Последние перестановки в правительстве, губернаторском корпусе, кремлевской администрации и крупных госкорпорациях, итогом которых стал приход во власть плеяды детей и родственников бывших и нынешних чиновников, породили волну рассуждений о появлении в стране «нового дворянства» и стремительном формировании «наследственной аристократии», и даже о переходе к «династическому управлению».
Сейчас в России мы видим дефицит формальных гарантий сохранения собственности, дефицит четких критериев профессионализма и параметров карьерного роста. Нынче судьба чиновника предсказуема. Все пытаются поглубже устроиться во власть и вокологосударственный бизнес через родственные и клановые связи. Однм словом,процесс превращения власти из кастового бизнеса в семейный – начался.
Все давно привыкли считать, что в существовании дворянства, аристократии или иного наследственного класса людей, облеченных особым статусом, нет ничего порочного. Во многие исторические эпохи данное явление было даже вполне прогрессивным.
И, правда, ведь основная масса российского общества XXI века продолжает в своем подсознании жить в XVI веке, когда от аристократии была определенная польза.
Не будем отрицать, что передающаяся по наследству власть и формирование дворянских родов были факторами, приносящими пользу государству.
Когда существует система наследования, у правителя (хотя, разумеется, не всегда) возникает мотив умножения богатств страны, которую он передаст детям: и не случайно, что, например, монархии Ближнего Востока — Объединенные Арабские Эмираты, Саудовская Аравия, Катар, Бахрейн, Оман и даже Иордания — достигли за последние десятилетия больших успехов, чем военные диктатуры — от Египта до Ирака, от Сирии до Йемена.
Халиф ибн Зайд аль-Нахайян. ОАЭ
Если президент страны официально обладает состоянием в $23 миллиарда, а премьер — в $18 миллиардов (я имею в виду и Мохаммада ибн Рашида аль-Мактума, эмиров Абу-Даби и Дубая, занимающих эти посты в ОАЭ), то экономические решения принимаются с меньшей оглядкой на «откат». А если высшие чиновники получают по несколько тысяч долларов в год, декларируя доли в гаражах и в садовых участках в восемь соток, но живут как настоящие принцы, то и мотивы их управления будут соответственны – в ожидании все больших «откатов».
Из истории мы знаем, что ключевыми моментами в формировании дворянского сословия являются, с одной стороны, монархический характер верховной власти и, с другой, безусловная принадлежность к высшему сословию по праву рождения даже без постоянного подтверждения лояльности.
Получая подобные гарантии, дворяне, которые практически все когда-то были простолюдинами и исторически добились своего положения военной или государственной службой, становились важным общественным классом, приносившим своей стране значительную пользу. Долгие столетия они были наиболее образованной частью общества, составляли костяк военного сословия, принимали участие в управлении государством, а, поддерживая в должном состоянии свои владения, сохраняли структуру страны.
Более того, именно осознание ими собственного достоинства и своих прав запустило в Европе формирование современного «государства закона» l’Etat de droit, либеральных свобод и парламентской демократии. Конечно, дворянское сословие не стоит идеализировать, но преимущество стимула быть «дворянином» очевидно.
Можно ли допустить применение понятия «дворянства» к части современного российского чиновничества? Попробуем ответить на подобный вопрос.
Во-первых, сам феномен дворянства является глубоко монархическим и позволяет строить «вертикаль власти» сверху вниз, черпая свою легитимность только из воли государя. Для существования подобной системы необходима монархическая форма правления, которой в России пока нет, и целый свод законов о наследовании и переходе титулов, которые пока тоже еще не разработаны. Однако это дело «наживное», может, еще и дождемся.
Во-вторых, — и это более существенно — дворянский статус предполагает, что его носитель не обязан вступать в какие-либо отношения с государством, но имеет серьезные привилегии, в том числе не платит налогов — достаточно почитать "Манифест о даровании вольности и свободы российскому дворянству" Петра IIIили" Жалованную грамоту дворянству" Екатерины II. Надежды на то, что подобные документы скоро пополнят российскую правовую систему, весьма сомнительны.
В-третьих, дворянство в России и европейских странах представляло собой класс, наделенный не только собственностью, но и особым правовым статусом: в частности, суды над дворянами могли состоять только из лиц, равных им по статусу, — иначе говоря, не существовало ничего похожего на басманное правосудие. И только эти суды могли лишить дворянина титула или собственности.
По-другому - политическая система, предполагавшая опору на аристократию, могла существовать только в условиях неоспариваемого права монарха на власть, отсутствия избирательного права и наличия ресурса (прежде всего земли), позволявшего обеспечивать данный порядок вещей экономически. Ничего подобного в нынешней России нет — и, скорее всего, не предвидится, ибо неоспоримого права президента на исполнение своих Указов пока нет.
Пока мы видим реалиями нашего времени некие иные явления,которые в какой-то мере похожи на феодальные порядки, исторически и породившие европейское дворянство. Причем мы наблюдаем скорее ранний феодализм, когда высокая позиция в обществе и богатство в большей мере зависели от воли носителя верховной власти, чем от родословной. Сегодня в России уже складывается система наделения некоторых подданных бенефициями, или тем, что в истории и известно под названием феода.
Как и в Европе в Х–XIV веках, наделение собственностью или должностями весьма условны: их получатели остаются пользователями (dominium utile). При этом должности или активы, предоставляемые в управление, используются для получения доходов, поэтому могут в большинстве случаев рассматриваться как реальная собственность «нового дворянства».
Любое проявление нелояльности ведет к выпадению из привилегированного сословия. Принадлежность к той или иной семье в данном случае ничего не гарантирует. Сама нарождающаяся привилегированная группа не консолидирована.Наоборот, в ней идет «война всех против всех», столь характерная и для раннего европейского феодализма, о котором у нас начали писать в период, когда люди всерьез умилялись «медведевской оттепели».
Основная проблема подобной системы состоит в том, что новоявленные «дворяне», в отличие от аристократов позднего Средневековья и Нового времени, не имеют гарантий от прихотей судьбы. В дворянской России знать имела такую успокоенность. Сегодня это называется «социальными лифтами», что означает возможность для «недворян» пробиваться по службе — причем успеха в данном случае могли добиваться лишь самые достойные.
Механим «социального лифта» создавал особый тип позитивного отбора, который сейчас отсутствует. Подобный отбор становится основанием для занятия номинальных должностей, приносивших владельцам ежегодную ренту. Хотя это и было обременительным для казны, но все же оказывалось дешевле, чем создание для каждого отпрыска приближенного к самодержцу, «аристократа» окологосударственного бизнеса.
Поэтому, если так можно сказать, в России наблюдается пока некий феодализм in the making, в котором сочетаются черты ленного пользования активами с элементами наследственности, но вот о дворянстве или аристократии тут говорить рано. При этом неформализованность принципа наследования приводит — и будет приводить — к систематическим попыткам максимально использовать открывающиеся возможности обогащения в ущерб государственным интересам.
Современная отечественная квазиимперская реставрация напоминает Францию 200-летней давности, когда Наполеон был возвышен над уставшей от революции страной. И хотя в России глава государства пока еще не император, его полномочия мало чем отличаются от наполеоновских.
И нельзя не вспомнить с десяток французских простолюдинов, поставивших на Бонапарта, доказавших ему свои преданность и способности — и ставших на время новой аристократией. Сын бакалейщика Мюрат — великий герцог Берга и король Неаполя, сын торговца старьем Массена — герцог Риволи и князь Эсслинг, сын риелтора Ланн — первый герцог Монтебелло; сын бондаря Ней — герцог Эльхинген. Эти и многие другие соратники императора считали себя новой «солью земли», но, как известно, их титулы не намного пережили саму Первую империю.
Единственным исключением стал, как известно, отпрыск беарнского адвоката Жан-Батист Бернадотт, превративший свой недолгий титул князя Понтекорво в ранг наследника шведского престолаи положивший начало династии, до сих пор правящей страной, к которой он по рождению не имел никакого отношения.
Что-то подсказывает мне, что большинство российских «новых дворян» было бы счастливо повторить именно его путь, а не судьбу Мюрата и Нея.
Но как бы там ни было, в какие бы иерархии не рядились социальные паразиты, капиталистического устройства не удавалось избежать еще ни одному государству. Была попытка в России, но на деле оказалось, что это был просто трамплин для более активного прыжка во всё тот же капитализм.
